– Поднажать дело нехитрое, – сказала Тилли. – Как деньги с них вытрясти – вот вопрос.
(«…Всерьез говорить о мятеже не приходится, – бубнило радио, еле слышно – выключить его до конца не удавалось, бабка говорит, сквозь розетку просачивается. – Недисциплинированные и разрозненные выступления сторонников мар-банийской оппозиции… Известно, что мар-бани, потомки знатнейших родов Вавилонии, обнищавшие вследствие полной несостоятельности в бизнесе, проявляя нетерпение… опираясь в своих выступлениях на сброд… безответственные обещания, щедро расточаемые лидерами мар-банийской оппозиции, привлекли на их сторону некоторое количество одураченных трудящихся… Храмы Вавилонии призывают…»)
Тилли допила чай, встала, заранее трясясь от злости.
– Схожу-ка я в контору, – проговорила угрожающе. Кому грозила?
Да и кому страшна она, маленькая оборванная Тилли из Мармеладного Колодца? На те деньги, что в аванс взяла, даже туфель себе новых не купила.
Охранник в предбаннике офиса допросил ее весьма строго и придирчиво, больше от скуки, чем опасаясь диверсии. Пропустил, конечно. И, зевая, в портативный телевизор снова уставился на автогонки.
Знакомой дорогой прошла Тилли по холеному коридору, дверь полированную толкнула. А дверь и не поддалась. Заперта оказалась.
Рассвирепев, Тилли другую дверь толкнула. На нее удивленно девицы какие-то уставились, ресницами накладными взмахнув. Рты в помаде перламутровой, руки нежные с пальчиками тонкими.
Заговорили же так, будто химеры с карниза храмового ожили и каркать вздумали – визгливыми голосами, хуже, чем ножом по тарелке.
– В чем дело, девушка?
– Вам кого, девушка?
– Здесь бухгалтерия, девушка!
– Вас вызывали, девушка?
– К кому вы, девушка?
Тилли сказала:
– Верховного Холуя мне!
Запереглядывались прекрасные гарпии, плечами круглыми под кофточками кружевными пожимать принялись. И обидно так на Тилли коситься стали. А Тилли вдруг досада разобрала. Ка-ак топнет ногой, аж калькулятор на ближнем столе подскочил.
– Верховного Холуя мне, говорю!
Оскорбленно сказала одна из девиц:
– Нет его. На Канары к шефу уехал.
– По договору, завтра я сдаю ему партию.
– Партию чего? – раздраженно спросила та же девица (раз уж взялась переговоры вести с этой встрепанной выдрой, так донесет ношу эту тяжкую до конца; остальные же своими делами занялись: кто журнал листал, кто лениво пальцем в калькулятор тыкал, подсчитывая что-то, а кто за сигареткой потянулся).
– «Продукции», – сказала Тилли.
– Какой продукции? – тянула девица (скучала, как и тот охранник в предбаннике).
– Членов, – пояснила Тилли.
Девица слегка покраснела, подобралась.
– Каких?..
– Таких. Для секс-шопа.
Девица поразительно быстро взяла себя в руки.
– Не знаю, девушка. – Она порылась в каких-то бумажках. – На Канары уехал, ничего не оставил, никаких распоряжений.
– И денег не начислил? – спросила Тилли.
– Деньги начисляются здесь, в бухгалтерии, – сказала девица и зевнула слегка. – А Верховный Холуй лишь распоряжается. У фирмы сейчас вообще тяжелое положение, знаете ли, мы тоже нерегулярно зарплату получаем…
– Ясно, – сказала Тилли.
И, не попрощавшись, ушла.
В дом ворвалась молча. Полушубок сняла, на пол бросила – тот тихонечко уполз на свое место. Ушла в комнату, на матрас легла, в одеяло тощее зарылась. И заснула.
Никто спрашивать ее не стал. Элси за работу взялась, Лэсси, надев полушубок, ушла куда-то. Бабушка включила погромче радио, слушать стала, не понимая ни слова, как бранят оппозицию мар-бани, и отчего-то тревожно ей было. Голову набок склонила, губами шевеля, все про конец света и кровавые времена бормотала.
На общем совете решено было между бедными сиротками все-таки «продукцию» фирме сдать. Младшего Холуя найти, взять с него акт сдачи-приемки, а там видно будет.
– Скоро в городе, похоже, начнется, – заметил Марк (на совет был допущен без права решающего голоса, на правах консультанта, и слушал, стоя в дверях кухни).
– Что начнется? – спросила Лэсси.
А Элси только поглядела на любимого с обожанием.
Марк сказал серьезно:
– Мятеж. Мар-бани имеют сторонников в Вавилоне.
– А чего они хотят, эти мар-бани?
– Сами-то они хотят власти, чего еще. И денег, конечно.
– Так какая нам разница? – спросила Тилли. – Мало ли, кто нашу кровь пьет. Отсюда, из Колодца, и не видно.
– Пока власть берут, будут заново деньги делить, – пояснил Марк. – Может и на нашу долю…
Тилли погасила окурок скверных папирос, ядовитым дымом удушающих, и процедила в ясное лицо Марка:
– Мальчик. На нашу долю никогда ничего не выпадет. Наше можно только вырвать зубами. Чем я и собираюсь заняться в ближайшие два дня.
Марк покачал головой.
– Я не о наших деньгах, Тилли, не о заработанных. Я о мятеже.
– Не поняла, – заявила Тилли. – Ты что, хочешь в эти дела вмешаться?
– Почему бы и нет? – дерзко ответил Марк.
– Потому что это грязное и гнусное дело, от которого нам нет никакой выгоды.
– Для того и хочу, чтобы была выгода и для нас тоже.
– Да вы, батенька, идеалист, – сказала Тилли.
А Элси встревожилась.
– Марк! Ты что, действительно хочешь драться?
Марк улыбнулся.
– Может быть.
– Хватит дурью маяться, – заявила Тилли. – Завтра отыскиваю Младшего Холуя, и если он…
…Младший Холуй был младше Верховного Холуя и намного менее хорошо воспитан. То есть, можно сказать, совершенно невоспитан. Разговаривать с ним было куда проще. Завидев Тилли, кивнул ей на стул, забыв поздороваться. Продукцию взял, осмотрел, оценил по достоинству, хмыкнув при виде той модели («Спящий Тристан»), что была сделана тайком от Элси ее подругами-сиротками. Акт сдачи-приемки выписал сразу же, обещав поставить печать, как только вернется Верховный.